почитать...

вернуться к списку текстов Автор: Дэн Симмонс Разместил: Cockadoody Источник: http://erra.livejournal.com/95386.html April 2006 Message Здравствуйте, друзья, читатели и посетители! Путешественник во времени внезапно появился в моей студии на проводы старого года 2004. Это был бесстрастный, седеющий мужчина в сером жакете, и выглядел он так, словно заканчивает свой седьмой десяток, а то и старше. Кроме того, похоже, он был ветераном войн или каких-нибудь ужасных событий, поскольку иссиня-багровые шрамы покрывали его лицо, шею и руки, и даже просматривались на скальпе, под пухом седых волос, подстриженных коротко, по-военному. Один глаз закрывала чёрная повязка. Прежде чем я успел набрать 911, он сообщил сиплым голосом, что он Путешественник во времени и прибыл, чтобы поговорить со мной о будущем. Будучи до некоторой степени писателем-фантастом, но отнюдь, не дурачком, я сказал: — Докажите. — Припоминаете Перепроживание? — спросил он. Мой палец застыл над последней "1" в наборе. — Роман 1987 года? — переспросил я. — Кена Гримвуда? Незнакомец — Путешественник во времени, психотик, вторгшийся в мой дом, кем бы он ни был, — кивнул. Я заколебался. Роман Гримвуда получил номинацию лучшего фэнтези мира через год или два после моего первого романа, Песни Кали. Книга Гримвуда была о парне, который проснулся однажды утром и обнаружил, что отброшен в своей жизни на десятилетия назад, из конца 80-х в своё студенчество в колледже в 1963, получив таким образом шанс прожить заново — переиграть — собственную жизнь, с учётом тяжело усвоенных уроков. Персонаж книги, который переживал — страдал от — несколько перепроживаний, обнаружил, что были и другие люди из его времени, которые тоже перепроживали свои жизни в прошлом, с молодыми телами, но нетронутой памятью. Мне очень понравилась эта книга, я подумал тогда, что она заслуживает своей награды, и было печально услышать, что Гримвуд умер... когда?.. в 2003-м. Итак, подумал я, возможно, в моей студии на проводах старого года седеющий сумасброд, но если он читатель и фанат Перепроживания, он скорее всего научно-фантастический седеющий сумасброд, а потому вероятно безвреден. Возможно. Допустим. Я продолжил держать свой палец над последней "1" в "911". — Какое отношение эта книга имеет к вашему нелегальному вторжению в мой дом и студию? — спросил я. Незнакомец улыбнулся… почти печально, как мне показалось. — Вы попросили меня доказать, что я путешественник во времени. — сказал он мягко. — Вы помните, как персонаж Гримвуда в Перепроживании начал охотиться за остальными в 60-х, кто вернулся в это время из конца 80-х? — Я помнил. В своё время мне казалось, что это очень умно. Парень из Перепроживания, как только заподозрил остальных, что они тоже перепроживают прошлое, взялся за личные объявления в крупных городских газетах по всей стране. Объявления были короткими: «Вы помните Три Майл Айленд, Челленджер, Уотергейт, Рейганомику? Если да, свяжитесь со мной по . . .» Прежде чем я смог сказать что-нибудь ещё в это предновогоднее время, последние часы перед наступлением 2005-го, незнакомец сказал: — Терри Шиаво, Катрина, Новый Орлеан под водой, Девятый ярд, Рэй Нагин, Супердом, Судья Джон Робертс, Белые Носки вчистую выиграли у Астро в четвертьфинале, чтобы выиграть мировой турнир, Папа Бенедикт XVI, Скутер Либби. — Подождите, подождите! — запротестовал я, шаря в поисках ручки и в спешке пытаясь записывать. — Какой Рэй? Какой Папа? Какой Скутер? — Вы всё это узнаете, когда услышите об этом снова. — сказал незнакомец. — Мы увидимся через год, и тогда мы поговорим. — Подождите! — повторил я. — Что было в середине… Рэй Нагин? Какой судья? Джон Робертс? Кто такой… — но когда я поднял глаза, он исчез. — Белые Носки выиграли турнир? — пробормотал я в тишине. — Жирный шанс. # Я уже ждал его на проводы старого года 2005, но не заметил, как он вошёл. Я поднял глаза от книги, которую читал урывками, и обнаружил, что он снова стоит в тени. На этот раз я не пытался набрать 911, мне более не нужны были доказательства. Я махнул ему на кожаный диван с высокой спинкой и спросил: — Хотите что-нибудь выпить? — Скотч, — ответил он. — односолодовый, если у вас есть. У меня был. Наш разговор затянулся на два с лихвой часа, но ниже я приведу только его суть. Я романист на заказ, я хорошо помню разговоры (может быть, не так хорошо, как Трумэн Капоте, который говорил, что способен воспроизводить длинные разговоры дословно, но достаточно точно). Путешественник во времени не сказал мне, из какого года в будущем он прибыл. Не назвал даже декаду или век. Но серые вельветовые брюки и сине-серый шерстяной жакет, которые он носил, не выглядили особо футуристично, фантастично или по военному, никаких там ботинок из Стар Трека или эмблем, просто добротная одежда человека, который много работает руками. Может быть, строителя. — Я понимаю, что вы не расскажете мне подробностей о будущем, в связи с парадоксами путешествий во времени. — начал я. — Я не зря потратил время на чтение, а потом и написание научно-фантастических книг. — А, насрать на временные парадоксы, — ответил Путешественник во времени. — их не существует. Я могу рассказать вам что угодно, и это ничего не изменит. Я всего лишь решил о некоторых вещах не говорить. — Временные парадоксы не существуют? — нахмурился я. — Но ведь наверняка, если я вернусь во времени и убью своего дедушку, прежде чем он встретится с моей бабушкой… Путешественник во времени рассмеялся и пригубил виски: — Что, вы хотели бы убить своего дедушку? — сказал он. — Или кого-нибудь ещё? — Ну… наверное, Гитлера. — ответил я еле слышно. Путешественник во времени улыбнулся, на сей раз более иронично. — Удачи, — сказал он. — но не рассчитывайте на успех. Я покачал головой. — Но ведь всё, что вы скажете мне сейчас о будущем, изменит будущее. — Я дал вам набор фактов о вашем будущем год назад в качестве свидетельств, — заметил Путешественник. — это что-нибудь изменило? Вы спасли Новый Орлеан от потопа? — Я выиграл полтинник, поставив на Белые Носки в октябре. — признался я. Путешественник во времени только головой покачал: — Quod erat demonstrandum, — сказал он мягко. — я мог сказать Вам, что река Миссиссипи в целом течёт на юг. Могло ваше знание об этом изменить направление или силу течения? Я подумал об этом. Наконец, я сказал: — Почему вы вернулись? Почему вы хотите говорить со мной? Что вы хотите, чтобы я сделал? — Я вернулся по своим собственным соображениям, — ответил Путешественник, оглядывая мою заваленную книгами студию. — я выбрал для разговора вас, поскольку это было… удобно. И я не хочу от вас никаких чёртовых поступков. Да вы и не можете ничего сделать. Но расслабьтесь… мы не собираемся говорить о персоналиях. Таких, скажем, как год, день и час вашей смерти. Я даже и не знаю настолько тривиальных вещей, хотя я мог бы наскоро это разузнать. Вы можете перестать нервно хвататься за рукоятку того, что лежит у вас на краю стола. Я попытался расслабиться. — Так о чём вы хотели говорить? — спросил я. — О Вековой Войне. — ответил Путешественник. Я моргнул и попытался немного припомнить историю. — Вы имеете в виду Столетнюю Войну? Пятнадцатый век? Четырнадцатый? Что-то в том районе. Между… Францией и Англией? Генри v? Кеннет Бранах? Или… — Я имею в виду Вековую Войну с исламом. — прервал меня Путешественник. — Ваше будущее. Всех вас. — Он больше не улыбался. Не спрашивая и не предлагая мне, он встал, пополнил свой стакан скотчем и снова сел. — Для меня было важно вернуться заранее, к началу битвы. — сказал он. — Даже хотя бы затем, чтобы напомнить себе о том, как невыразимо слепы были вы все. — Вы говорите о войне с терроризмом? — уточнил я. — Я говорю о долгой войне с исламом. — сказал он. — Вековой Войне. И она ещё не закончена там, откуда я пришёл. И даже близко не подошла к концу. — Но вы не можете воевать с исламом. — сказал я. — Вы не можете объявить войну религии. Радикальному исламу, может быть, джихаду. Каким-то экстремистам. Но не… самой религии. Большая часть мусульман в мире — это миролюбивые люди, которые не желают нам зла. То есть… то есть… само слово "ислам" означает "мир". — Так вы продолжаете себе твердить. — ответил Путешественник. Его голос был очень спокоен, но со странной и пугающей нотой. — Но слово "мир" в "исламе" означает "покорность". Вы поймёте это достаточно скоро. Прекрасно, подумал я. Из всех путешественников во времени на всех попойках мира именно мне попался расист, ксенофоб и правый ублюдок. — После 11 сентября мы боремся с терроризмом, — начал я. — а не… Он махнул мне, чтобы я замолчал. — У вас зачёт или незачёт был по философии в том маленьком местечковом колледже, который вы давно покинули? — спросил Путешественник. — Помните, что такое Категорическая ошибка? Будто колокол прогремел. Я был слишком раздражён, услышав, что мою альма-матер назвали "маленьким местечковым колледжем", чтобы быть в состоянии полностью сосредоточиться. — Я скажу вам, что это такое. — продолжал Путешественник. — В философии и формальной логике, а также в эквивалентах в науке и управлении бизнесом, Категорическая ошибка — это термин, который обозначает вопрос, поставленный настолько плохо, что заданную им проблему невозможно решить, ни диалектически и никак иначе. Я выждал и, наконец, решительно сказал: — Невозможно объявить войну религии. Или, в смысле… конечно, вы можете… крестоносцы, и всё такое… но это было бы неправильно. Путешественник во времени отхлебнул свой скотч и посмотрел на меня. — Позвольте привести вам аналогию… — сказал он. О, боже! Я ненавидел и не доверял аналогиям. Я промолчал. — Представим, — сказал Путешественник, — что восьмого декабря 1941 года президент Франклин Делано Рузвельт выступил на объединённой сессии Конгресса и призвал объявить войну авиации. — Но это же абсурд. — сказал я. — Правда? — спросил Путешественник. — Американские боевые корабли, крейсеры, гавани, армейские бараки и лётные поля в Пёрл Харбор и где нибудь ещё на Гавайях все были атакованы японским воздушным флотом. Представьте, что на следующий день Рузвельт объявил войну авиации… угрожая стереть её с лица земли везде, где найдёт. Бросив все силы Соединённых Штатов Америки на ликвидацию авиации, и да хранит нас Господь. — Но это же просто глупо. — сказал я. Если бы я до сих пор боялся этого Путешественника во времени, то не теперь. Он очевидно был умственно неполноценным. — Самолёты, японские самолёты, — говорил я, — были всего лишь методом атаки… инструментом… Пёрл Харбор атаковала не авиация, а Японская Империя. Мы объявили войну Японии, и через несколько дней её союзник, Германия встала на защиту Японии и объявила войну нам. Если бы мы объявили войну авиации, чёртовым самолётам, вместо того чтобы империи и идеологии, которые их запустили, мы бы никогда… Я замолчал. Как он это назвал? Категорической ошибкой. Сделать проблему нерешаемой посредством собственной неспособности — или страха — правильно её обозначить. Путешественник во времени улыбался мне из теней. Это была узкая, холодная улыбка — без тени юмора в ней, я был уверен — но всё же что-то наподобие улыбки. Она выглядела скорее печальной, чем злорадной, когда я внезапно замолчал. — Что вы знаете о Сиракузах? — спросил он внезапно. Я снова моргнул. — Сиракузы, штат Нью-Йорк? — выдавил я наконец. Он медленно покачал головой. — Сиракузы Фукидида, — сказал он мягко. — Осада Сиракуз в 415-м г. до н.э., Вторжение Афин в Сиракузы. — Это была… часть Пелопоннесской войны. — рискнул я. Он подождал большего, но мне было нечего добавить. Я любил историю, но согласитесь, это была античная история. Потом, я чувствовал, что должен был сказать ему или хотя бы вспомнить, почему Сиракузы были важны в Пелопоннесской войне, или почему битва была там, или кто именно бился, или кто победил, или… что-то ещё. Я чувствовал себя тупым студентом перед этим стариком в шрамах и ненавидел это. — Война Афин и союзников со Спартой и союзниками — это не больше и не меньше, чем война гегемонии против всего известного в то время мира — началась в 431 году до нашей эры. — сказал Путешественник во времени. — после 17 лет практически непрерывных боёв, без явного или постоянного преимущества любой из сторон, Афины — ведомые Алкибиадом в то время — решили расширить войну, завоевав Сицилию, "Великую Грецию", как её тогда называли, — местность, полную колоний и являвшуюся ключом к морской торговле в то время, так же как сегодня пролив Ормуз в Персидском заливе. Я терпеть не мог слушать лекции в лучшие времена, но что-то в тоне и характере голоса Путешественника — мягком, глубоком, скрипучем, порой слегка хрипловатым из-за виски — сделало эту лекцию скорее историей, рассказываемой у лагерного костра. Или, может быть, что-то наподобие историй Озера Гаррисона Кейлора в книге "Компаньон по дому в Прерии". Я устроился поудобнее в своём кресле и слушал. — Сиракузы не были прямым врагом Афин, — продолжал Путешественник во времени, — но они были в ссоре с локальной афинской колонией, и демократия Афин использовала это в качестве повода для начала большого похода против них. Это было большое дело — Афины послали 136 трирем, лучших боевых кораблей в мире в то время — и высадили 5000 солдат прямо под городскими стенами. «Афины так много смаковали военные успехи в последние годы, включая своё вторжение на Мелос, — писал Фукидид, — что за этим постоянным успехом возомнили, будто афинянам никто не может противостоять, что они могут добиться чего угодно. Причиной этого был общий невероятный успех, который заставил их спутать свои силы со своими ожиданиями.» — О, чёрт! — сказал я. — Это что, будет лекцией об Ираке, так? Слушайте… Я голосовал в том году за Джима Керри и… — Послушайте меня. — сказал Путешественник мягко. Это не было просьбой. В его мягкости крылась сталь, голос звенел. — Никий, афинский генерал, который окончил свои дни, возглавив вторжение, предупреждал об этом в 415-м году до нашей эры. Он сказал: «Мы не должны скрывать от себя, что мы идём на город чужаков и врагов, и тот, кто заполучит такое наследство, должен быть готов возглавить страну в первый же день высадки или потерпеть поражение, обнаружив, что на него ополчились все». Никий, вместе с афинским поэтом и генералом Демосфеном, увидел свои армии разбитыми под Сиракузами, а их обоих жители Сиракуз схватили и предали смерти. Спарта сильно отыгралась этим двухлетним разгромом на Афинах. Война затянулась ещё на семь лет, но Афины так и не оправились от перенапряжения под Сиракузами… и в итоге Спарта их разрушила. Завоевала Афинскую империю и её союзников, разрушила демократию Афин, сравняла с землёй весь баланс власти и гегемонию Греции над цивилизацией того времени… разрушила всё. И всё из-за просчёта относительно Сиракуз. Я вздохнул. Мне надоел Ирак. Кому угодно надоел Ирак к концу 2005 года, и сторонника Буша, и противникам. Всё это было сплошное непотребство. — У них были выборы. — сказал я. — Народ Ирака. Они обмакнули свои пальцы в пурпурные чернила и… — Да-да, — прервал меня Путешественник во времени, как-будто вспоминая что-то ещё более давнее и намного менее важное, чем Афины против Сиракуз. — Свободные выборы. Пурпурные пальцы. Демократия на Ближнем Востоке. Палестина тоже голосует. В будущем году вы увидите, что со всем этим станет. Путешественник во времени выпил немного скотча, прикрыл глаза на секунду и сказал: — Сун Цзу пишет, та сторона, которая знает, когда биться, а когда нет, победит. Есть пути, которыми не следует ходить, армии, которые не стоит атаковать, городские стены не для штурмов. — Ну ладно, чёрт возьми! — сказал я раздражённо. — Ваша точка зрения. Так мы не должны были вторгаться в Ирак в этой… как вы её назвали? В Долгой Войне против ислама, в этой Вековой Войне. Мы все начали это понимать здесь, в конце 2005. Путешественник во времени покачал головой. — Вы не поняли ничего из того, что я сказал. Ничего. Афины потерпели поражение под Сиракузами — и обрекли свою демократию — не потому что они воевали не в том месте и не в то время, но только потому, что были недостаточно безжалостны. Они несколько выросли с тех пор, как убили всякого боеспособного мужчину и мальчика на острове Мелос, а также поработили там всех женщин и девушек. Демократические Афины, относительно Сиракуз, думали, что просто вступив в бой, смогут выиграть, не вкладываясь абсолютно в победу, решили, что победили, не став настолько же беспощадными и немилосердными к своим врагам в Спарте и Сиракузах. Афиняне, стоило поражению замаячить вдали, повернулись против своих генералов и политических лидеров — и их официальных прорицателей. Если бы генералы Никий и Демосфен пережили свой захват и вернулись домой, люди, которые славили их на парадах и усыпали лепестками цветов их путь, разорвали бы их на части. Они поносили своих собственных лидеров, как бешеная собака рвёт собственное брюхо. Я обдумал это. Я не понимаю, что за чушь он несёт, и как это связано с будущим. — Вы вернулись во времени, чтобы прочитать мне лекцию о Фукидиде? — спросил я. — Афины? Сиракузы? Сун Цзу? Ничего личного, сэр Путешественник, но где чёртов смысл? Путешественник во времени поднялся настолько быстро, что я вжался в своё кресло, но он всего лишь восполнил скотч в своём стакане. В этот раз он долил и мой стакан. — Вам, вероятно, предстоит найти чёртов смысл, — сказал он мягко, — в 2006, когда вас будут рвать на части так свирепо, что ваша нация — единственная на Земле, которая действительно сражается с возрождаюшимся исламским калифатом в этой долгой битве за само будущее цивилизации — станет так занята самокритикой и поиском сиюминутных политических преимуществ, что вы забудете о том, что на самом деле идёт война на выживание. Спустя 25 лет любой мужчина и женщина в Америке, который захочет проголосовать, будет обязан прочитать по этому поводу Фукидида. И все остальные тоже. Но есть и экзамены. Если вы не знаете историю, вы не голосуете… намного меньше беготни в офис. Каникулы Америки по незнанию истории очень скоро закончатся… для вас, я имею в виду. И для тех немногих выживших в мире, кому будет разрешено голосовать. — Вы несёте вздор. — сказал я. — Я не несу вздор. — ответил Путешественник. — Те немногие из выживших, кому позволено голосовать? — спросил я. Слова били меня, словно тяжёлые камни. — О чём вы вообще говорите? В этом вашем ужасном будущем наше правительство отозвала наши гражданские свободы? Тогда он засмеялся, и на этот раз это был глубокий, сердечный, по-настоящему восхищённый смех. — О, да! — сказал он, когда немного справился со смехом. Он даже вытер слёзы, набежавшие из его здорового глаза. — Я почти забыл о ваших страхах за ваши… наши… гражданские свободы… сокращённые нашим собственным правительством в эти последние годы-допустимой-глупости 2005-й, 2006-й и 2007-й. Где именно вы видите надвигающиеся репрессии? — Ну… — протянул я. Ненавижу начинать со слова "ну", особенно аргументы. — Ну, Патриотический Акт, которым Буш разрешил шпионить за американцами… международные звонки, и всё такое, э-э… кажется, мечети в Штатах под надзором ФБР. В смысле, они проверяют книги в библиотеках, которые мы читаем, ради бога. Большой Брат, 1984. Ну вы знаете. Путешественник во времени снова засмеялся, но на этот раз более резко. — Да, я знаю. — сказал он. — Мы все знаем… здесь в будущем, в котором некоторые из вас выживут, чтобы видеть как свободные люди. Гражданские свободы. В 2006 вы всё ещё боитесь самих себя и в первую очередь ваших собственных институтов, по старой привычке. Не просто недостойно — если не фатально неверно и абсолютно мазохистично — до паранойи. Я скажу вам сейчас, и это не предположение, а урок истории, что некоторые из ваших внуков будут жить в дхиммитюде. — Дзимми… что? — переспросил я. Он пояснил произношение. То, что звучало как "дз", оказалось "дх". Я никогда раньше не слышал это слово и сказал ему об этом. — Тогда подними свою задницу и поищи в Google. — сказал Путешественник. Его единственный работающий глаз неистово сверкал. — Dhimmitude. Ты можешь также поискать слово dhimmi, потому что так будут называть двух из трёх твоих внуков. Дхимми, дхиммитюд — это система отдельных и подчинённых законов и правил, по которым они будут жить. Поищи ещё шариат, пока будешь искать дхимми, потому что это единственный закон, по которому они будут отвечать как дхимми, единственное правосудие, на которое они смогут надеяться… они, а также десятки и сотни миллионов тех, кто в ваше время кудахчет про невидимые ограничения своих "гражданских свобод" своими "деспотическими" демократически выбранными правительствами Америки и Европы. Он произнёс это громко и насмешливо. Теперь меня беспокоило, то неиствовство, которое я в нём почуял, было результатам его безумия, или было справедливо обратное. — Где мои внуки пострадают от этого дхиммитюда? — спросил я. Мой рот внезапно так пересох, что я практически не мог говорить. — В Еврабии. — ответил Путешественник во времени. — Такого места не сушествует. — запротестовал я. Он подарил мне одноглазый взгляд. Мой желудок внезапно забурчал, и я пожалел о том, что пил скотч. — Слова. — сказал я. Путешественник во времени приподнял одну перечёкрнутую шрамом бровь. — В том году вы дали мне слова о 2005-м. — сказал я. — Что-то типа слов, которые перепроживатели Кена Гримвуда могли написать в газете, чтобы найти друг друга. Расскажите мне ещё. А лучше, чёрт возьми, скажите мне наконец, о чём вы говорите. Вы сказали, это было бы неважно. Вы сказали, что моё знание ничего не изменит, не более, чем я могу изменить течение Миссиссипи. Ну так расскажите же мне, чёрт побери! И он начал давать мне слова. Даже пока я записывал их, я думал о том, как я недавно читал об удовольствии, с которым викторианцы-англичане, европейцы и американцы встречали наступление 20-го века. Тосты, особенно в интеллектуальной элите, на конец 1899 года все пери хвалу технологиям, освобождавшим их, о надвигающемся втором пришествии в понимании человечества, о вероятном всемирном правительстве и конце войн на все времена. Вместо того, какие слова мог путешественник во времени или бедная жертва Перепроживания написать в свой London Times, Berliner Zeitung или New York Times 1 января 1900 года, чтобы найти сотоварищей, выпавших из времени? Аушвиц, я уверен, Хиросима и Тринити сайт, Холокост и Гитлер, Сталин и… Часы в моей студии заиграли полночь. Господи Иисусе, я хочу услышать такие слова о 2006-м и остатке 21-го века от Путешественника во времени? — Ахмадинеджад, — мягко перечислял он, — Натанц, Арак, Бушехр, Исхафан, Бонаб, Рамсар. — Эти слова для меня ни черта не значат. — пробурчал я, записывая их фонетически. — Где они? Кто они? — Ты всё скоро узнаешь. — сказал Путешественник во времени. — Вы говорите о… чём?.. Следующие пятнадцать или двадцать лет? — спросил я. — Я говорю о следующих 15-20 месяцах. — ответил он всё так же мягко. — Хотите ещё слова? Я не хотел. Я просто не мог вымолвить ни слова. — Генерал Сейед Реза Пардис. — интонировал Путешественник во времени. — Шехаб-1, Шехаб-2, Шехаб-3. Тель-Авив. Международный аэропорт Багдада, авиабаза ВВС США в Кувейте Ал Салем, военная база США в Кувейте Кэмп Давах, авиабаза ВВС США аль-Сиб в Омане, военная и воздушная база США аль-Удеид в Катаре, Хайфа, Беир-Шива, Димона. — Бл@дь, — вырвалось у меня, — о боже. Я понятия не имел, кто или что могут быть эти Шехаб-1, 2 и 3, но от контекста и молитвенности произношения меня затошнило. — Это только начало. — сказал Путешественник во времени. — Разве начало не было 11 сентября 2001 года? — выдавил я сквозь онемевшие губы. Одноглазый человек со шрамами покачал головой. — Историки моего времени знают, что это началось 5 июня 1968 года. — сказал он. — Но на самом деле ничего ещё и не началось. Ни для кого из вас. Я подумал: что же случилось на земле пятого июня 1968 года? Я достаточно немолод, чтобы помнить, я тогда учился. Работал тем летом и… Кеннеди. Убийство Роберта Ф. Кеннеди. "А теперь в Чикаго и номинации!" Сирхан Сирхан. Что же, Путешественник во времени пытался выдать мне что-то в стиле фильма Оливера Стоуна JFK смешанного с конспирологической теорией? — Что… — начал я. — Гальвстон. — прервал меня Путешественник во времени. — Космическая игла. Бэнк оф Америка Плаза в Далласе. Башня Возрождения в Далласе. Центр Bank One в Далласе. Индианаполис 500 — час и двадцать три минуты в пути. Здание Bell South в Атланте. Пирамида ТрансАмерика в Сан-Франциско… — Стойте. — сказал я. — Прекратите. — Мост "Золотые Ворота", — продолжал Путешественник во времени. — Гуггенхейм в Бильбао. Новый рейхстаг в Берлине. Альберт Холл, Собор Святого Петра… — Заткнитесь! — заорал я. — Все эти места не могут исчезнуть в остатке этого века, будь ваша чёртова Вековая Война или нет! Я не верю в это. — Я не сказал про остаток вашего века. — ответил Путешественник, понизив свой сорванный голос почти до шёпота. — Я говорю про грядущие 15 лет. И я только начал. — Вы с ума сошли. — сказал я. — Вы не из будущего. Вы сбежали из психбольницы. Путешественник во времени кивнул. — Это более правда, чем ты думаешь. — сказал он. — Я из места и времени, где твои внуки и сотни миллионов других дхимми принуждены писать "pbuh" (peace be upon him, мир ему) рядом с именем Пророка. Они носят золотые кресты и золотые звёзды Давида, пришитые к одежде. Нацисты не изобретали ношение звезды Давида… отметку и выделение евреев в обществе. Мусульмане сделали это за них на века раньше, в землях, которые они покорили, европейских и прочих. Они возродят и обновят этот обычай, отнюдь не к большему милосердию, в землях, которые они оккупируют спустя десятилетия. — Вы безумны. — Я уже рыдал, стоя. Мои руки сжались в кулаки. — Ислам это религия… религия мира… не наших врагов. Мы не можем воевать с религией. Это непотребство. — Ты читал Коран и выучил свои сунны? — спросил Путешественик. Тебе надлежит делать это. Дхимми означает "защита". И твои детии внуки будут под защитой… как скот. — Иди к чёрту. — огрызнулся я. — Ваш подушный налог дхимми будет называться джизя (jizya). — сказал Путешественник во времени. Его голос внезапно прозвучал очень устало. — Ваш земельный налог для неверных, даже для братских народов Книги — христиан и иудеев — будет называться хараз (kharaz). Каждый из этих налогов будет прибавляться к вашим обязательным податям — закат. Наказание за неуплату или позднюю оплату будет определять ваш местный кади, религиозный судья — смерть через забрасывание камнями или обезглавливание. Я охватил себя руками и посмотрел мимо Путешественника во Времени. — Согласно шариату, который будет универсальным законом Еврабии, — продолжал Путешественник, — жизнь дхимми, жизнь твоих внуков, стоит лишь половину жизни мусульманина. Жизни иудеев и христиан годятся лишь на одну треть от мусульманина. Индийские парии сойдут за одну пятнадцатую. В суде Еврабского Калифата или Всемирного Калифата, если мусульманин убил дхимми или любого неверного, он должен заплатить штраф крови не выше тысячи евро. Ни одного мусульманина не посадят в тюрьму и не приговорят к смерти за убийство любого дхимми или любого числа дхимми. Если убийства были совершены по знамению Всеобщего Обязательного Джихада, который будет санкционирован шариатом в 2019 году нашей эры, все штрафы крови отменяются. — Уходи. — сказал я. — Уходи откуда пришёл. — Я пришёл отсюда, — сказал он, — и не так уж издалека отсюда. — Брехня. — ответил я. — Ваши враги собрались и ударили и продолжают атаковать, а вы, невинные овечки 2006 и далее, дерётесь друг с другом, жуёте и рвёте собственные животы, поносите своих братьев, сами себя и свои институты просвещения — закон, толерантность, науку, демократию — даже когда ваши враги становятся сильнее. — Как мы можем знать, кто наши враги? — повернулся я и зарычал на него. — Мир сложен. Моральность — комплексная вещь. — Ваш враг — это тот, кто положит свою жизнь на то, чтобы убить вас. — ответил Путешественник во времени. — Ваши враги те, кто желают вам, вашим детям и внукам смерти и кто готов принести себя в жертву или поддержать тех фанатиков, которые принесут себя в жертву, чтобы увидеть ваши институты разрушенными. Вы так этого и не поняли до сих пор, большинство вас — жирных, спящих, самодовольных, бесконечно тупых америкашек и европейчиков. Он встал и поставил стакан со скотчем обратно на его место в моём подлокотнике. — Как, беспокоимся мы в своём времени, — сказал он мягко, — вы можете игнорировать большую часть миллиарда людей, которые громко говорят, что хотели бы убить ваших детей… или потворствовать и праздновать их убийство? И игнорировать их, когда они делают что говорят? Мы не понимаем вас. Я всё ещё не поворачивал к нему лица, но смотрел на него из-за плеча. — Мир, как выясняется, — продолжал он, — не настолько сложное место, как хотели бы его видеть ваши либеральные и мягкотелые мозги. Я безмолствовал. — Фукидид научил нас спустя более чем 240 столетия назад — отсчитывая от вашего времени — что поведению всех мужчин диктуется фобосом, кердосом и докса, — сказал Путешественник во времени. — Страх, своекорыстие и гордость. Я сделал вид, что не услышал. — Платон сравнивал человеческое поведение с колесницей, влекомой именно этими тремя могучими и сильными конями, которые тянут её то туда, то сюда. — продолжал он. — Фобос, Кердос, докса. Страх, эгоизм, гордость. Кто из этих трёх поведёт твою нацию и твоих союзников в Европе и вашу удивительно хрупкую цивилизацию теперь, о Человек 2006-го? Я смотрел на книжный шкаф, вместо того чтобы смотреть на этого человека, и хотел, чтобы он ушёл, желал его ухода как сонный мальчик, желающий ухода буки из-под кровати. — Какое сочетание этих трёх чёрт — фобоса, кердоса, доксы — спасёт или погубит ваш мир? — спросил Путешественник во времени. — Какое из них может вернуть вас из этого отпуска истории — от ответственности и бремени истории — в который вы себя так щедро отправили? Вы, миролюбивые европейцы? Вы, любящие гражданские свободы американцы? Ваша афинская бесхребетность с вашей любовью к вашим собственным экзальтированным чувствам и ваша готовность вступить в глобальную войну за выживание цивилизации, даже когда вы слишком робкие, слишком пугливые… слишком сдержанные… чтобы сравниться с беспощадностью своих врагов. Я закрыл глаза, но это не остановило его голос. — Поймите хотя бы, что эта сдержанность быстро исчезнет, когда вы будете хоронить своих детей и внуков, — проскрежетал Путешественник во времени, — или смотреть, как они страдают в рабстве. Откладывать безжалостность по отношению к тоталитарной агрессии означает только необходимость в более ужасной безжалостности впоследствии. Тысячи лет истории и войны должны были научить вас этому. Вы что же, идиоты, ничему не научились, живя в том месиве, которым был 20-й век? С меня хватило. Я открыл глаза, повернулся, дотянулся до левого верхнего ящика стола и вытянул оттуда револьвер 38-го калибра, которым владел двадцать три годи и стрелял из него всего дважды, на стрельбах, вскоре после того как мне его подарили. Я навёл его на Путешественника во времени. — Убирайтесь. - сказал я. Он не отреагировал. — Хотите ещё слова? — спросил он мягко. — Я дам вам больше, чем слова. Я дам вам восемь миллионов евреев, убитых в Израиле — сожжённых — и ещё больше убитых евреев в Еврабии и во всём мире. Я дам вам европейский континент, отброшенный более чем на пять столетий назад в печальных союзах воюющих цивилизаций. — Убирайтесь. — повторил я, поднимая револьвер выше. — Я назову вам мир Азии в хаосе, Тихоокеанский регион, контролируемый Китаем после вакуума в связи с уходом Америки — все ресурсы этой нации будут посвящены войне — и вероятному поражению — в Вековой Войне; Южная Америка и Мексика погрязнут в коррупции и потакании, возродившаяся Русская Империя, которая возвратит себе в былое подчинение старые республики и даже больше, и Канада, разбитая на три ненавидящие нации. Я взвёл курок. Щелчок прозвучал очень громко в маленькой комнате. — Мы говорили о безжалостности. — сказал Путешественник во времени. — Если вы не сможете понять это сперва, вы очень быстро уясните себе это в войне как один из тех, который позволил этому случиться. Вы хотели бы услышать литанию о святынях ислама и городах, которые расцветут в огне ответных ядерных ударов спустя десятилетия? — Убирайтесь, — повторил я в последний раз. — я достаточно безжалостен, чтобы пристрелить вас, и клянусь Богом, я сделаю это, если вы не уберётесь отсюда. Путешественник во времени кивнул. — Как вам будет угодно. Но вам нужно услышать два последних слова, два последних имени… религиозный судья Убар ибн аль-Хаттаб и ректор-имам Навахда Нового Университета Аль-Ажар в Лондоне, части двухсоттысячной Золотой Мечети Нового Исламского Халифата в Еврабии. — Что мне эти имена или я им? — спросил я. Мой палец лежал на спусковом крючке взведенного 38-го. — Эти религиозные официалы были в Исламском Трибунале, приговорившем двух дхимми к смерти через забрасывание камнями и обезглавливание. — ответил Путешественник во времени. — Этими дхимми были два ваших внука, Томас и Дэниел. — В чём…они… провинились? — смог я спросить, спустя долгую минуту. Мой язык ворочался, словно лента грубого хлопка. — Они встречались с двумя мусульманскими женщинами — Томас, когда был в Лондоне по делу, а Даниэль, когда посещал свою престарелую мать, вашу дочь, в Канаде — не приняв сперва ислам. Эта часть шариата, закона ислама, называется худуд (hudud), в наше время мы о нём уже довольно много знаем. Ваши внуки не знали, что молодые женщины были мусульманками, поскольку обе они были одеты в современные одежды — тем самым попирая нерушимый закон их собственного общества Хиджаб — скромность. Девочки, как я слышал, тоже умерли, но это не были строки шариата. Не худуд. Их убили их братья и отцы. Убийства чести… думаю, в 2006-м вы такие слова уже слышали. Если бы я собирался пристрелить его, мне следовало сделать это немедленно. Моя рука дрожала всё сильнее с каждой секундой. — Конечно то, что один суд шариата в Лондоне приговорил обоих ваших внуков к смерти за преступления, совершённые настолько далеко друг от друга, в Лондоне и Квебеке, слишком странное совпадение, чтобы в него поверить, — продолжал Путешественник во времени, — поскольку на самом деле их обоих познакомили с мусульманками, не сказав им об этом, и отправили на единственное свидание с ужином одновременно, в городах, отстоящих друг от друга так далеко. И Томас даже был женат. Я знаю, он думал, что имел деловой ужин с клиентом. — Что… — начал я, моя рука, державшая пистолет, тряслась, как у паралитика. Путешественник во времени наконец засмеялся. — Имена всех ваших внуков были в списках. Вы написали нечто… вскоре напишете нечто… что внесёт ваше имя и имена всех ваших потомков в их списки. Включая вашего единственного выжившего внука. Я раскрыл рот, но не мог сказать ни слова. — В соответствии с их записями, которые в наши дни хорошо известны, — продолжал Путешественник во времени, — «Хадит Малик 511:1588 последним высказыванием Мухаммеда было: "О, господь, погуби иудеев и христиан. Они возвели церкви на могилах своих пророков. Не должно быть двух вер в Арабии"». И их нет. Все неверные — христиане, евреи, неверующие-атеисты — наказаны, обращены или изгнаны. От Израиля остались тлеющие угли. Еврабия и Новый Халифат растёт, вбирая в себя то, что осталось от старых, слабых культур, которые когда-то возмечтали о Европейском Союзе. Вековая Война далека от завершения. Двое из трёх ваших внуков теперь мертвы. Ваш оставшийся внук всё ещё воюет, так же как одна из выживших ваших внучек. Две из трёх ныне живуших ваших внучек теперь живут в шариате под эгидой Нового Калифата. Они женщины паранджи. Я опустил пистолет. — Наслаждайтесь последними днями, месяцами и годами вашего покоя, дедушка, — сказал старый человек в шрамах. — Ваш пробуждающий звонок скоро зазвенит. Он сказал последние три слова и исчез. Я опустил пистолет — слишком поздно поняв, что он даже не был заряжен — и сел, чтобы записать это. Я не смог. Мне пришлось выждать эти три месяца, чтобы попытаться снова. О Боже, я желал, чтобы кто-нибудь по делам из Порлока мог пробудить меня от этого сна. Нет, не ужасы его откровений о моих внуках сотрясли меня так глубоко, поразили до основания моего основания, но эти последние три слова. Три слова, на которые любой перепроживающий или путешественник во времени, пришедший сюда сквозь столетие или более, мог бы теперь среагировать прежде и сильнее всего — три слова, которыми я не поделюсь ни с кем в этом мире и даже не планирую, до тех пор пока всякий на Земле не узнает их — три слова, которые заставят меня просыпаться ночами все эти месяцы и годы, пока не свершится. Три слова. С уважением, Дэн Симмонс